Зачем Франция поддерживает Украину?

В конце минувшей осени французская дипломатия отметилась очередной волной активности на украинском направлении. Так, президент Эммануэль Макрон продолжил развивать идею «коалиции желающих», на этот раз прояснив, что контингенты европейских стран могут появиться после прекращения огня и вдали от линии соприкосновения с Россией. Кроме того, Париж анонсировал появление рабочей группы вместе с США и Турцией для выработки гарантий безопасности, а также, по сообщениям прессы, принял участие в подготовке европейского варианта мирного плана. Ещё более громким событием стало подписание меморандума о намерениях поставить Киеву ряд систем вооружений в ближайшие десять лет, включая сотню истребителей Rafale, что может стать одной из самых крупных продаж этих самолётов в принципе. Фоном прозвучало программное выступление нового начальника Генштаба Фабьена Мандона, в котором он безосновательно обвинил Россию в подготовке к войне с Европой в 2030 году и призвал соотечественников не бояться потерять собственных сыновей при защите союзников на восточном фланге НАТО, иначе «русские танки дойдут до Эльзаса».

Проукраинская и, соответственно, антироссийская линия Франции в нынешних реалиях сама по себе не новость: её официальные лица отмечались на этом поприще в последние годы уже не раз. Хозяина Елисейского дворца и его команду, видимо, совершенно не смущает тот факт, что их заявления в действительности лишь дополнительно нагнетают напряжённость в отношениях между Россией и Европой, а сама идея поддержки Украины, сотрясаемой скандалами и терпящей военное поражение, себя уже практически исчерпала. Тем не менее упорство (если не сказать – рьяность), с которым Пятая республика выступает на стороне киевского режима, не только заслуживает лучшего применения, но и имеет вполне понятную мотивировку.

С одной стороны, можно выделить группу соображений тактического характера, лежащих практически на поверхности. В частности, расширяя поддержку Украины, французское руководство отвечает на критику своих западных партнёров за период 2022–2023 годов, когда оно ещё допускало быстрое завершение конфликта путём договорённостей между основными игроками, более-менее сдерживалось в высказываниях о России и отставало даже от некоторых малых стран ЕС по объёмам помощи ВСУ. Напротив, сейчас оно старается выйти из роли «одинокого всадника», недопонятого остальными (в которой Парижу исторически всегда было некомфортно), и стать вместо этого главным «ястребом», ведущим за собою всех. Намеренно взвинчивая градус риторики, Франция предупреждает Евросоюз об «опасности», предстоящей в ближайшие годы, и за счёт этого лишний раз подчёркивает свою особую ответственность как единственной ядерной державы в составе объединения. Заодно руководство страны играет на энтузиазме собственной общественности, коль скоро возвращение воинской службы по призыву – пока добровольной –поддерживают 8 из 10 респондентов, лично мобилизоваться готова почти половина молодёжи. Последний показатель сам по себе внушительный, но год назад он был ещё выше (65 процентов), и теперь власти будут работать над возвращением к той цифре.

Невозможно недооценивать в общем контексте финансовый фактор. Та же закупка истребителей Rafale, конечно, не будет полностью осуществлена из украинских средств – в нужном объёме их нет и в обозримой перспективе не будет. Речь наверняка пойдёт об использовании иных источников, включая либо незаконно присвоенные российские активы, либо общеевропейские механизмы поддержки оборонной индустрии. Для Франции, имеющей хронически дефицитный бюджет, но планирующей повышать оборонные расходы минимум до конца десятилетия, доступ к европейскому финансированию имеет существенное значение. Поэтому более акцентированная поддержка Киева вкупе с рассуждениями о «русской угрозе» служит способом оправдать в глазах соседей своё право на часть «пирога».

С другой стороны, помимо союзнических или денежных соображений, важен и более глубинный фактор: к нынешней позиции Францию подвела сама логика эволюции её внешней политики за всё время существования её нынешнего строя. Как обобщает в одной из своих недавних работ бывший посол в Российской Федерации (2009–2013) Жан де Глиниасти, с 1958 года дипломатия Пятой республики последовательно пережила три эпохи – или, в более художественном варианте перевода, три возраста (âges)

. Первый из них был сродни молодости: в условиях Ялтинско-Потсдамской системы Париж проворно балансировал между двумя сверхдержавами, убедительно доказывал свой суверенитет за счёт военно-политических ресурсов и развитой экономики. Несмотря на биполярную конфронтацию, он находил в себе силы предлагать свежие для того времени идеи – евроинтеграцию, разрядку, диалог Север – Юг.

Впоследствии «однополярный момент», наступивший в 1991 году, был отмечен для Франции кризисом среднего возраста. Отдельные яркие шаги вроде оппозиции к США по второй войне в Ираке ещё удавались, но возможностей всё время на равных говорить с гегемоном уже не было. Приходилось идти на компромиссы, – в частности, возвращаться в военные структуры НАТО, отдавать приоритет ценностям в ущерб интересам, сливаясь тем самым с остальным Западом и теряя собственную уникальность. В невыгодную для Франции сторону сместились акценты евроинтеграции, где явным экономическим лидером стала Германия, а новым членам из Центральной и Восточной Европы Париж в качестве ориентира был неинтересен.

Наконец, по тому, как описывает де Глиниасти нынешний период, о французской дипломатии складывается впечатление как об откровенно дряхлеющем организме. Встроиться в многополярность не получается, все наиболее динамичные инициативы и форматы (ШОС, БРИКС) проходят мимо, ошибок в анализе ситуации (Ливия, Сирия, Украина) всё больше. На всех важных для неё региональных направлениях – включая Африку, Ближний Восток, Индо-Тихоокеанский регион – Пятая республика превратилась во второстепенную державу. Под влиянием Брюсселя и демократических администраций в Вашингтоне она окончательно уверовала в примат ценностей над интересами, отказываясь от реалистического прочтения мировых процессов, когда-то для неё характерного.

Доводя до логического завершения эту метафору (естественно, упускающую из виду массу нюансов), можно сделать вывод, что внешняя политика Франции попросту не сумела красиво постареть. Тем не менее это вовсе не мешает ей пробовать цепляться за былое и старательно делать вид, будто она все ещё свежа, современна и востребована. Симптоматично, что на переднем крае этой борьбы оказался именно Макрон, самый молодой президент за всю историю Пятой республики. На горизонте маячит ещё более юный лидер – правый Жордан Барделла, чья победа в 2027 году, впрочем, совсем не гарантирована, да и радикального разворота ни от него, ни от его наставницы Марин Ле Пен ожидать не стоит. Но молодость сама по себе ещё ничего не даёт, и тот же Макрон, когда-то увлёкший избирателей речами об обновлении всей французской политики и отказе от надоевшего прошлого, в итоге заканчивает своё правление в статусе одного из самых нелюбимых народом президентов.

К украинскому сюжету эта эволюция французской дипломатии имеет прямое отношение. Дело в том, что ради приложения своих слабеющих сил хоть куда-то и, соответственно, отсрочки от увядания Париж последние десять-пятнадцать лет искал для себя какую-то одну большую тему во внешней политике – направление, в котором он бы пользовался признанным авторитетом, по-прежнему был бы способен задавать правила игры. В качестве такой темы некоторое время рассматривался климат: на волне Парижского соглашения 2015 года и низкой заинтересованности великих держав Франция рассчитывала, что она превратится в мирового лидера зелёной повестки. Другой альтернативой могла бы стать Африка, где Елисейский дворец долго искал новую формулу своих отношений с континентом. Ни то, ни другое по разным причинам пока не получилось, но в качестве очередного варианта своевременно оказалась под рукой как раз Украина. Именно здесь Париж почувствовал почти позабытый азарт молодости: мессианство борьбы за «свободу» против «империализма», шанс вновь оказаться в большой игре после предыдущих неудач, возможность укрепить европейское единство. Конфликт приобрёл для Франции едва ли не экзистенциальный характер, когда безопасность Евросоюза напрямую увязывается с выживанием киевского режима.

По этой логике, чем дольше будет идти противостояние, тем Парижу на самом деле комфортнее: можно ещё немного отодвигать по времени неприятные вопросы о том, как жить свой третий возраст и, например, всё-таки встраиваться в многополярный мир. Соответственно, любой мирный план, кроме собственного, имеющего мало общего с реальностью, он готов сразу же раскритиковать, перекладывая всю ответственность на Россию. Ответы на неприятные вопросы требуют немалой творческой энергии, а таковой во Франции, похоже, уже нет ни у дипломатической службы (по сути, уничтоженной как самостоятельная единица по реформе 2022 года), ни у экспертного сообщества, зачастую транслирующего одни и те же клише. Отсутствует она и у Макрона, потратившего годы во власти на генерирование броских, но чаще всего бесполезных идей. В их ряду окажется и нынешняя попытка Парижа выдать себя за мощного, деятельного союзника Украины, тогда как на деле её судьба наверняка будет решаться при минимальной роли французской стороны.