Легитимность международного порядка в Евразии

Каждый сравнительно начитанный студент, изучающий международную политику, знает, что взаимное признание является важнейшим условием легитимности того или иного порядка, существующего в отношениях между державами. Именно взаимное признание стало основой относительного мира между сильнейшими государствами на протяжении длительного периода – между крушением наполеоновской Франции в 1815 году и началом Первой мировой войны в 1914 году. В самом немудрящем изложении легитимность порядка означает его непосредственную связь с тем, что все основные участники признают право друг друга на установление того внутреннего устройства, которое они считают нужным. Более того, они находят существующие у них внутренние порядки схожими на основе нескольких базовых принципов, что позволяет рассматривать безопасность друг друга как свою собственную.

Напомним, что как раз отрицание революционной Францией справедливости политических систем в европейских монархиях стало основанием для перманентной войны с ними. А несколько позже, уже после поражения в России, Наполеон Бонапарт не смог найти возможность примирения со своими противниками, поскольку внутренняя легитимность его режима зависела от продолжения им революционной традиции, хоть и в адаптированном виде. Его империя была создана как разрушитель порядка и не могла преодолеть это свойство. В свою очередь, Россия, Австрия, Британия или Пруссия не могли признать за Наполеоном право на существование в неизменном виде. Но вполне оказались способны установить мир между собой, как только решение для субстантивных вопросов было найдено в ходе Венского конгресса 1815 года.

Никогда после распада этой сравнительно гармоничной системы мир не знал порядка, в котором легитимность играла бы настолько значимую роль и была бы вообще достижима – как принцип в отношениях между государствами. Период холодной войны 1949–1991 годов характеризовался полным отрицанием легитимности СССР со стороны его западных противников. «Взаимное уважение», к которому сейчас любят апеллировать наблюдатели, было тогда не более чем признанием Западом того, что он не способен разгромить СССР в прямом военном столкновении. Это не мешало вести с ним постоянную борьбу, продолжавшуюся вплоть до распада социалистической системы и крушения самого Советского Союза. Установление дипломатических отношений между США и Китаем в середине 1970-х годов и расширение их экономического и политического сотрудничества также не означали того, что Запад принял право коммунистического правительства в Пекине на существование в качестве постоянного условия. И как только отношения США и Китая начали разбавляться элементами конкуренции, Запад вернулся к базовому тезису о внутреннем устройстве своего противника. Так же и Россия оставалась объектом давления по поводу её внутреннего развития вплоть до того времени, когда отличия внешнеполитических интересов не повели её отношения с Западом в направлении острого военно-политического конфликта. И у нас нет особых сомнений в том, что даже его затухание вряд ли позволит сторонам найти компромисс, позволяющий говорить о восстановлении системы, существовавшей в Европе более ста лет тому назад.

Таким образом, идея о взаимном признании как основе легитимности международного порядка остаётся прекрасным идеалом из прошлого. Который можно ставить в пример, но на воспроизведение которого сложно рассчитывать.

Хотя именно сейчас эту концепцию продвигают силы, олицетворяющие новые тенденции в международной политике, – объединение БРИКС или региональные форматы, в частности Шанхайская организация сотрудничества. Недавний саммит последней, состоявшийся в китайском Тяньцзине в начале сентября 2025 года, акцентировал уважение к государственному суверенитету стран как одно из самых важных условий безопасного всеобщего развития и создания более справедливого мирового порядка. Можно признать, что начинать нужно в первую очередь с себя. И понять, как принцип легитимности порядка может послужить стабилизации внутреннего положения в Большой Евразии, где многие державы пока делают выбор в пользу так называемого многовекторного сотрудничества. Расширяя и укрепляя связи с партнёрами, политика которых в отношении России или Китая является в лучшем случае не вполне дружественной. И нельзя исключать того, что уже в недалёком будущем отрицание Западом права своих важнейших конкурентов на внутренний суверенитет приведёт его партнёров в Евразии к необходимости делать сложный для них выбор, рискуя в случае отказа прислушаться к мнению США навлечь на себя вполне ощутимые политические или экономические последствия.

Для того чтобы понимать, как традиционные концепции могут быть применимы в деле совместного развития и безопасности в Евразии, представляется небесполезным разобраться в том, насколько они способны работать в принципе. Тем более что сейчас концепция легитимности порядка может быть поставлена под сомнение сразу по нескольким причинам, каждая из которых является если не полностью убедительной, то заслуживающей внимательного к себе отношения.

Во-первых, при всей своей элегантности данная концепция всё-таки является продуктом совершенно уникальных исторических обстоятельств. В момент её возникновения как политической практики мировая политика была сконцентрирована в руках не более чем пяти крупных европейских держав, из которых две – Россия и Британия – являлись территориально огромными империями. Разрыв в военных и экономических возможностях между тогдашними лидерами и остальным человечеством был настолько велик, что отношения внутри «пятёрки», собственно говоря, и были всей международной политикой. Достаточно напомнить, что всего через пару десятилетий после Венского конгресса даже незначительных сил Великобритании оказалось достаточно для того, чтобы поставить на колени великую китайскую империю. В условиях такого ограниченного количества держав, действительно имеющих значение, выделение определённого политического принципа было делом, в сущности, не очень сложным.

Во-вторых, даже если Европа и наслаждалась всеобщим миром на протяжении столетия, он всё равно не был совершенным. Да, действительно, войны (Крымская, Австро-Прусская или Франко-Прусская) велись тогда не по поводу международного порядка как такового, а в связи с необходимостью решения совершенно конкретных субстантивных вопросов. Однако они были, и способ достижения мира через полное взаимное признание нельзя назвать идеальным. Сейчас, когда многие державы располагают весьма серьёзными вооружениями, считать военные конфликты между ними исключительно дипломатическими было бы, как представляется, рискованным упрощением. Мы видим примеры, когда страны, находящиеся между собой в весьма сложных отношениях, способны вести краткосрочные войны и не ставить на карту существование своё и соседей. Такой путь может выглядеть как спонтанное движение к балансу на региональном уровне, но не гарантирует постоянного мира в Евразии.

В-третьих, сложно думать, что вынесение на первый план полного принятия внутренних порядков друг друга возможно в мире, где соседствуют и активно взаимодействуют настолько разные культуры и религиозные традиции. В этом отношении более традиционное толкование суверенитета как вопроса независимости внешнеполитического поведения имеет намного более интересные перспективы. К чему на самом деле и склоняются в своей политике великие, малые и средние государства Евразии. Однако это не решает вопрос о том, какими могут быть их взаимные гарантии ненанесения вреда в мире, где соблазны и угрозы множатся в геометрической прогрессии.

Подводя итог можно сказать, что мы вряд ли можем рассчитывать на то, что международное устройство, на глобальном или евразийском уровне, сможет воспроизвести известные из истории «идеальные» модели. И нам в Большой Евразии предстоит ещё выработать собственные критерии успешного совместного существования. Не создающего угроз, для предотвращения которых было бы необходимым ставить под вопрос столь дорогой нам всем принцип незыблемости государственного суверенитета.