Доказательство существования

Несколько проще в этом отношении государствам, возникшим в период распада той колониальной системы, которую Запад создал на рубеже XIX и XX веков: они уже практически прошли адаптационный период и сравнительно уверенно смотрят в будущее.

Но в самом непростом положении могут оказаться те страны, что возникли либо получили право выбора в результате наиболее значимого геополитического потрясения сравнительно недавнего времени – завершения холодной войны и последовавшего за ней распада СССР. Просто потому, что легитимность их существования, как внутренняя, так и международная, неизбежно связана с победой либерального мирового порядка, заключительные всполохи которого мы сейчас наблюдаем.

Для России это означает, что она должна с особым вниманием относиться к своим соседям: взять на себя роль благоразумного великого соседа, понимающего свою ответственность за судьбу огромного региона. Это, в свою очередь, отвечает приоритетам и традиции национальной внешней политики. Но может вызвать некоторые затруднения в контексте тех внутренних изменений, через которые сама Россия должна будет неизбежно пройти в процессе адаптации к меняющемуся миру.

Завершившееся четверть века назад XX столетие действительно стало эпохой возникновения всяческих аномалий международной жизни. Отчасти их появление было связано с тем прогрессом на пути контроля над собой и окружающей нас природой, который был достигнут человечеством на волне технических достижений. Но отчасти – с крушением под давлением массовых революционных движений всего порядка отношений между государствами, который был сформирован за предшествовавшие эпохи. Несколько десятилетий противоборства между либеральной и коммунистической идеями стали для политики временем появления исключительно прогрессивных решений.

И не только на международном уровне – именно под влиянием этой борьбы возникли системы социального обеспечения, отказ от которых становится в наши дни важнейшим содержанием государственной политики на Западе. Эти внутренние изменения отражали неизбежность учёта интересов широких народных масс, игнорировать которые для правящих элит стало небезопасно. В международной жизни широкие массы проявили себя в достаточно активном движении за обретение разными народами собственной государственности.

Такое движение совпало по времени с новым этапом адаптации международного порядка к изменению соотношения сил. Решительные сражения первой половины XX века привели к появлению качественно новой конфигурации, где прежний гегемон – Европа – был низведён до положения бесправного союзника США, а значительное количество новых стран обрело голос в рамках созданных после Второй мировой войны международных институтов. Создание ООН и всей системы международного права стало результатом стремления Запада сохранить своё привилегированное положение после самого жестокого и разрушительного конфликта в истории.

Настолько разрушительного, что по его итогам вся западная цивилизация оказалась в руках и на попечении одной страны-лидера – крайне неустойчивое в стратегической перспективе положение. Как бы то ни было, именно прошлый век смог дать нам вещи, ранее никогда не присутствовавшие в мировой политической реальности. И сделать их настолько убедительными, что многие и вправду решили, что институты могут функционировать без поддерживающей их военной силы привилегированной группы, а международное право существует вне зависимости от силы, которая поддерживает его даже сравнительно ответственное исполнение. Оба этих верования оказались, как мы сейчас видим, продуктом уникального стечения обстоятельств.

Вопрос состоит, таким образом, в том, является ли появление в мире такого невероятного количества государств сходной по своей природе аномалией? Тем более что значительная часть этих государств всё ещё упорно сражается за то, чтобы подтвердить свою способность существования: как под давлением неоколониальных практик Запада, так и под постоянной угрозой внутренних неурядиц, имеющих часто вполне объективные причины. Есть основания надеяться, что появившийся несколько лет назад феномен мирового большинства – значительного количества стран, стремящихся сохранить самостоятельность внешнеполитических решений в условиях острого конфликта России и Запада, – является доказательством наличия у демократизации международной жизни твёрдых основ. Однако при всей убедительности этой тенденции мы не можем быть полностью уверены, что подобная решительность в сфере внешних связей всегда будет подкрепляться достаточной внутренней устойчивостью.

Тем более в том случае, когда речь идёт о государствах, получивших свой современный суверенитет в результате завершения самого главного идеологического противостояния в истории – холодной войны Востока и Запада. Все они оказались в несколько двойственном положении.

С одной стороны, им не пришлось платить за независимость долгими десятилетиями особых отношений с бывшей метрополией, что было присуще африканским или некоторым азиатским государствам. Включая даже такие большие и могущественные, как, например, Индия. Большинство стран Африки после получения ими независимости оказались связаны с бывшими метрополиями торгово-экономическими соглашениями, оставлявшими им крайне малую свободу выбора иных внешних партнёрств.

В случае со странами Восточной Европы или бывшего СССР такое продолжение прежних отношений было невозможно – Россия находилась в слишком бедственном внешнеполитическом положении, чтобы обеспечить себе особые условия. Это с самого начала дало странам бывшего СССР серьёзную фору в плане строительства их суверенной государственности. Кроме того, все эти новые участники международной жизни расположены в удалении от по-настоящему опасных регионов мира и не граничат с такими зачинщиками беспокойств, как, к примеру, Израиль. Некоторое беспокойство двум из пяти стран Центральной Азии доставляло соседство с Афганистаном, пока там шла гражданская война. Но после 2001 и особенно 2021 годов эта проблема не выглядит, как фундаментальная. Турция – ещё один потенциально опасный сосед – тоже весьма ограниченно соприкасается с государствами бывшего СССР.

Однако, с другой стороны, сами по себе суверенитет и положение в мировых делах государств Восточной Европы и бывшего СССР неразрывно связаны с либеральным мировым порядком, победе которого в 1991 году они во многом обязаны своим существованием. Они были изначально включены в этот порядок в качестве его «образцовых продуктов», получили часть связанных с этим выгод, но и приобрели обязанности, которые в новых обстоятельствах могут оказаться избыточными. Именно с этим связаны, в частности, сложности в отношении стран бывшего СССР к конфликту России и Запада: он им выгоден и опасен для них одновременно. И совершенно пока непонятно, какими окажутся эффекты для государств Закавказья, Центральной Азии или Восточной Европы последствия от окончательного распада либерального мирового порядка под давлением переставшего получать от него монопольные выгоды Запада. Весьма вероятно, что подлинные стратегические вызовы их развитию и существованию ещё впереди.

И Россия, со своей стороны, должна быть к этому подготовлена. Если не полностью, то в максимально возможной степени. А это означает, что ей уже сейчас стоило бы понять, какие приоритеты – развитие или безопасность – являются здесь для неё важнейшими. Также российская внешняя политика может заблаговременно задуматься над тем, что означает быть великим ответственным соседом для государств, путь которых к процветанию в разнообразном и беспокойном мире XXI века окажется более сложным, чем у неё самой.