Пора ли Москве перестать бояться «Украины в НАТО»?

На тот момент это казалось мне – и многим другим – приемлемым выходом из горячей фазы конфликта.

Спустя три с половиной года позиционной (и мало что решившей для РФ и Украины) войны Москва на самом высоком уровне вновь обозначила , что членство Украины в ЕС для России допустимо с точки зрения возможных условий урегулирования, тем не менее по-прежнему настаивая на нейтральном статусе Киева. Однако стоит отметить, что компромисс, теоретически возможный весной 2022 г., конечно, совсем не тот, что теоретически возможен осенью 2025-го.

Во-первых , ключевое измерение любой войны – соотношение сил противоборствующих сторон – претерпело значительные изменения . Сам факт продолжения боевых действий уже почти четыре года и всё более часто звучащие оценки о позиционном тупике говорят о достижении определённого тактического паритета – ситуации, о возможности которой мало кто в России думал в феврале 2022 года.

За 45 месяцев конфликта интеграция ВСУ с воинскими и оружейными стандартами западных союзников Украины давно, я полагаю, превзошла любые требования «ПДЧ» (плана действий по членству) в НАТО, борьбу за формальный старт которого Киев вёл (а Москва активно сопротивлялась) ещё со времён саммита в Бухаресте в 2008 году. Участие западных военных инструкторов в подготовке украинских военнослужащих и в непосредственном ведении ими боевых действий, фактическое перевооружение ВСУ западной техникой и регулярный обмен разведывательной информацией давно свидетельствуют, что ВСУ если не являются формальным членом НАТО, то фактически действуют в рамках стандартов, политик и протоколов Альянса.

Во-вторых , в другом – более широком – измерении геополитики и геоэкономики, «членство Украины в НАТО» не может больше считаться чем-то «из ряда вон выходящим» для безопасности на западных границах РФ. Если до нынешнего прямого военного противостояния членство Украины в альянсе могло привести к потере контроля РФ над Северным Причерноморьем и создать некие умозрительные угрозы (включая размещение высокоточных вооружений на украинской территории) европейской части РФ в некоем «будущем конфликте с НАТО» , то сегодня подобные обоснования для озабоченности «евроатлантическим выбором Украины» видятся во многом лишёнными смысла.

С одной стороны, Северное Причерноморье до Херсона занято российскими войсками, а с другой стороны – европейская территория РФ уже несколько лет как регулярно обстреливается теми самыми высокоточными системами НАТО без всякого формального членства Украины. Теряется сам смысл опасений России в отношении отказа Украины от внеблокового статуса, поскольку угрозы такого отказа реализовались вне любых международно-правовых и формальных процедур вроде ПДЧ.

В-третьих , недавние события, связанные с появлением в воздушном пространстве формальных членов НАТО беспилотных и пилотируемых летательных аппаратов, очевидно, оказавшихся там со стороны восточных границ Альянса, пока демонстрируют лишь то, что так называемые «красные линии», ставшие нарицательными за почти четыре года конфликта, среди членов НАТО имеют примерно те же самые атрибуты, что и в политическом дискурсе двух непосредственных участников конфликта. Говоря прямо, пресловутая «статья 5» Североатлантического договора пока не менее серьёзная «гарантия», чем московские угрозы «судного дня» за ракетные удары по Крыму. И спустя несколько недель после эскалации на Восточном фланге обе стороны, кажется, вновь предпочитают деэскалировать ответную риторику и действия, несмотря на алармизм массовых медиа.

В этой новой реальности конца 2025 г. перспектива «членства Украины в НАТО» уже не может иметь те же характеристики, что и опасения образца, скажем, 2021 года.

И какое значение имеет членство (или его отсутствие) Украины в блоке, который практически не реагирует на события в небе своих формальных членов?

В текущем контексте «готовности говорить», звучащей и из Москвы, и из Киева, приведённая выше логика могла бы означать куда больше, нежели очередной подход к неподъёмно тяжелому снаряду «мирного урегулирования украинского кризиса» . Судя по заявлениям Москвы, перспектива европейского выбора Украины там уже не вызывает страстей уровня Майдана 2013 года. Объективная реальность глубочайшей интеграции ВСУ с военными стандартами и практиками НАТО, участия отдельных членов Альянса в подготовке и управлении ударами ВСУ по территории РФ говорят о том, что «нейтральный» (и, давайте признаем – пророссийский) статус Украины уходит в прошлое не только в экономическом или культурном, но и в военном плане. И чем дольше продолжается конфликт, тем более ясной будет перспектива необходимости договариваться не на уровне Москва – Киев, а на уровне Москва – Киев с учётом уже сложившихся союзнических отношений сторон.

На практике это будет означать, что интересы безопасности, выражаемые на любых будущих переговорах, станут принимать во внимание прежде всего реальное, а не эмоционально-предпочтительное положение дел. Оно будет состоять в том, что «интересы» и «угрозы» безопасности сторон должны будут обсуждаться в более широком контексте конфликта России и Запада (а не конфликта ВС РФ и ВСУ), отношений Запада и Китая (как союзника России), отношений Глобального Севера и Глобального Юга. И тогда уже занятые союзнические позиции сторон – например, Украины с НАТО и России с Китаем – будут, вероятно, важными отправными точками переговоров, а не препятствиями для их организации.

Именно в эту сторону эволюционируют сегодня позиции и России, и Запада, когда речь заходит о таких тезисах, как «евразийская безопасность с участием НАТО» со стороны Москвы или «усиление давления на Китай и Индию» со стороны Запада. В таком контексте требование о «нейтральном, внеблоковом статусе» Украины – противоречащее уже сложившейся (и весьма кровавой) объективной реальности – будет, я думаю, также эволюционировать в сторону некоего широкого раздела (и компромисса) по вопросам безопасности в отношениях между Востоком и Западом, а не только между Москвой и Киевом. Альтернатива такому компромиссу будет слишком страшна в сравнении с любыми умозрительными выгодами.

Автор: Александр Колбин, эксперт по международной безопасности.