Принуждение убивает мотивацию

При этом: большой штраф за отказ, отчисление из вуза за нежелание заключить договор, в пределе — запрет на профессию, полная юридическая ответственность молодого врача при формальном «наставничестве». Минздрав: «35% выпускников не идут работать в государственные медучреждения». Это манипуляция. 60% выпускников, идущих в клинику, — мировая норма (США — 60%, Германия — 58%). Остальные 40% не «потеряны»: они заняты в науке и образовании, медтехе и управлении здравоохранением. Реальная «утечка» из медицины — лишь 5%. Что у нас (я, например), что после Гарвардской медшколы. Проблема не в том, что «только» 60% идут в клинику, а в том, что дефицит медкадров, связанный с объективной трансформацией здравоохранения в пользу увеличения сложности и наукоёмкости, пытаются решить инструментами, придуманными до изобретения антибиотиков. Советское распределение работало в эпоху простой медицины. Сегодняшняя повестка — персонализированная терапия, генная терапия, роботизированная хирургия, ИИ-диагностика. Но министерство пытается решать проблемы недостатка медкадров из-за усложнения их подготовки методом радикального упрощения. Да ещё объясняет это информационному обществу с изяществом пропагандиста 1920-х: «Это не принуждение, это забота!»

Как можно всерьез называть систему «добровольной», если за отказ грозит штраф? Как можно говорить о «свободе выбора», запрещая работать в целых секторах здравоохранения? Как можно утверждать, что врач «недостаточно опытен» для самостоятельной работы (нужен наставник), но при этом возлагать на него полную юридическую ответственность за врачебные ошибки?

Существует ли более здоровый подход? Безусловно. 1. Признание проблемы без эвфемизмов: «Да, у нас острый дефицит врачей. Да, мы просим выпускников помочь его закрыть, работая в государственном секторе три года». Без идеи про «добровольность» со штрафом. 2. Реальная компенсация за ограничение свободы — не только кнут, но и пряник. Даже не обязательно зарплатный. Льготная ипотека под 0. 1%, ускоренное получение врачебной категории, бесплатное повышение квалификации, разделённая ответственность с наставником (особенно в первый год), государственное страхование профессиональной ответственности. При таких условиях в программу пошли бы добровольно — потому что это выгодно. 3. Право выбора траектории. Хочешь в клинику — трёхлетняя программа с бонусами. Хочешь в науку — пять лет в НИИ с финансированием исследований (потому что учёный-медик, разрабатывающий новые методы лечения, не менее ценен для здравоохранения, чем участковый терапевт). Не хочешь обязательств — выплачивай стоимость обучения в рассрочку на 10 лет без драконовских штрафов. И главное — системный план устранения самой проблемы дефицита. Телемедицина, способная снизить нагрузку на врачей на 40%. Дроны для доставки анализов из отдалённых районов. ИИ-ассистенты, берущие на себя 70% рутинной бумажной работы. Расширение компетенций медсестёр. Технологии XXI века для проблем XXI века. Описанные инструменты применяются не только в развитых странах, но и вполне себе на Глобальном Юге. Руанда может, Бразилия — может. Россия. Закон об отработках — «не отработках, а наставничестве по просьбам медицинской общественности» — создает иллюзию решения проблемы. Дефицит в итоге не сократится, а увеличится — потому что принуждение убивает мотивацию, а без мотивации невозможно развитие. Ну и в сторону. Честность — это вопрос не морали, а эффективности. Доверие — ключевой актив государства, а не «социологическая категория». И если кому-то кажется, что заменой «некрасивого» слова на «красивое» можно кого-то в чем-то убедить, то это не так. Золотое правило коммуникаций: «Если нужно 100 раз объяснять, что нечто не Х, — значит это таки Х»

Глеб Кузнецов, политолог.