Когда лучина маскируется под лампочку

Подход у коллег отработанный: один делится впечатлениями от книг (Далримпл про Ост-Индскую компанию и т. д. ), второй переводит в теоретическую рамку. Институты — лампочки, традиции — лучины. Возврат к традициям — откат к лучине. Выбор очевиден. Оставим в стороне существование неоинституционализма, снимающего противоречия между институтам модерна и традицией. Тут другое. 1. Институт описывается как «технология снижения неопределённости и транзакционных издержек». Верно но не полно. Для кого снижается неопределённость?

Лондонская биржа снижает неопределённость для тех, кто на ней торгует. Английский суд обеспечивает предсказуемость для тех, кто может позволить себе пятилетний процесс с почасовой оплатой барристера. Парень из Брикстона не защищён лондонским судом, когда инвестфонды скупают жильё в его районе через идеально оформленные сделки. Наоборот. Институт — не «технология», это — «инфраструктура». Мост «для всех», но кто-то едет по нему в Bentley, а кто-то живёт под ним. 2. В популярном дискурсе институты существуют как бы в безвоздушном пространстве. «Независимый суд», «прозрачные процедуры», «верховенство права» — абстракции без субъекта. Ост-Индская компания — пример из обсуждаемых текстов — имела акционеров, котировки, аудит и отчётность. При этом была машиной систематического грабежа, опиумных войн и голода. Это не «ранняя стадия развития» института — это его нормальная работа в интересах акционеров. Современные аналоги — Glencore, Trafigura — не развитая «альтернатива» племенному насилию в Конго. Они его бенефициары. Кобальт, добытый под дулами автоматов, торгуется на LME. Это одна система, а не две «стадии развития». 3. Центральный тезис — качественный разрыв между «развитыми» и «неразвитыми» институтами. Племя и биржа. Понятия и закон. Из жизни. Российский олигарх — не из санкционного списка — держал яхту в Британии. После 2022 г. ее включили в список арестованного имущества. Через неделю позвонил некий британец и предложил: продаёшь за полцены или судишься 10 лет, оплачивая простой и юристов и все равно проиграешь. Где здесь «электричество»? Санкционный список — инструмент произвольный. Суд не защита, а угроза. Сделка формально добровольная, на деле грабеж. Качественного разрыва нет. Есть настройки одного и того же механизма под разные условия — стоимость капитала, горизонт планирования, modus operandi элит. 4. В основе нашего «мытищенского институционализма» (назовем его так) — презрение к «своим» институтам и восхищение «чужими». Вот в Англии судья — это да! А у нас Манька из соседнего подъезда, из секретарей выслужилась. Английский судья — выпускник Итона, куда попал по статусу родителей, потом Оксбридж, потом барристером там где надо, потом назначение через рекомендации-происхождение. Он потомок во всех смыслах вполне реального судьи Джеффриса (нам известен по книгам Сабатини про капитана Блада), который продавал осуждённых англичан на плантации Вест-Индии. Те же семьи, те же школы, те же клубы. 350 лет преемственности от работорговли через опиумные войны к санкционным схемам. Манька прошла юрфак, секретариат, стаж, квалколлегию. Другая труба — тот же принцип. Английская — длиннее, дороже и у‌же. Внутри неё больше классовой гомогенности. Судья и вожделеющий яхту лорд понимают друг друга без слов. Как, впрочем, Манька с главой местной полиции. Человек смотрит на чужую элиту снаружи — она кажется монолитной, объективной, в париках. На свою смотрит изнутри и видит родную грязь. Вздыхает: нам бы милорда завести. 5. Институты важны. Они структурируют взаимодействия и делают возможными сложные системы. Тут популяризаторы правы. Но они не существуют «для всех». По умолчанию они для тех, кто их контролирует. «Развитые институты» — дорогие институты с высокими барьерами входа в клуб. Рассказывать об институтах, игнорируя вопрос «в чьих интересах» и «как устроен доступ» — это объяснять работу казино, восхищаясь архитектурой и не упоминая, что оно построено так, чтобы вы проиграли. Глеб Кузнецов, политолог. #ГлебКузнецов

Источник

Орфография и пунктуация автора сохранены.