Саммит эскалации

Повестка — Украина, безопасность, бюджет, расширение, миграция — привычна. Существенно другое: саммит проходит в момент, когда возможности для деэскалации фактически выведены за рамки обсуждения. Речь идёт не о поиске выхода, а о том, каким образом Европейский союз намерен продолжать конфликт в управляемом режиме, расширяя набор инструментов давления и снижая пространство для компромисса. Украинское направление за два года перестало быть для ЕС одним из внешнеполитических треков. Оно стало каркасом, вокруг которого выстраиваются бюджетные приоритеты, промышленная политика, санкционные механизмы и оборонное планирование. В этой конфигурации любое ускоренное завершение конфликта означало бы необходимость пересмотра значительной части уже принятых решений. Саммит в Брюсселе отражает стремление этот горизонт не сокращать, а, напротив, институционально закрепить. Фокус на финансировании Украины в 2026–2027 годах показателен. ЕС переходит от режима временных решений к формированию долгосрочных механизмов. Это не нейтральный технический процесс, а политический сигнал: конфликт рассматривается как длительный, требующий воспроизводимых финансовых схем. Именно поэтому в центре обсуждения оказываются инструменты общеевропейского уровня и конструкции, связанные с российскими активами, замороженными в юрисдикции ЕС. Отказ от прямого языка конфискации не означает отказа от эскалации. Напротив, использование более сложных схем через ликвидность и доходы позволяет расширить практику обращения с суверенными активами, не беря на себя всю полноту правовой ответственности в моменте. Это сознательное размывание границы между заморозкой и фактическим изъятием, которое усиливает давление, но снижает политические издержки здесь и сейчас. Судебные процессы, запущенные российской стороной, показывают, что такой подход неизбежно переводит конфликт в правовую плоскость. Однако в логике Брюсселя это не аргумент в пользу сдержанности. Напротив, ЕС демонстрирует готовность рассматривать юридическую войну (lawfare) как допустимое и ожидаемое продолжение санкционного режима — с пониманием, что она будет длительной и затратной, но управляемой. Этот выбор предполагает согласие на системные риски. Европейский союз фактически принимает возможность снижения доверия к собственной юрисдикции, роста осторожности со стороны инвесторов из стран глобального Юга и постепенного давления на позиции евро как резервной валюты. Эти эффекты не выглядят критическими, поскольку они растянуты во времени, тогда как политическая задача удержания конфликта в заданной рамке воспринимается как приоритетная. Энергетический трек вписывается в ту же логику. Отказ от российского газа институционализируется, а судебные и контрактные споры вокруг инфраструктуры повышают цену любого потенциального возврата к прагматичному взаимодействию. Тем самым ЕС последовательно сокращает набор инструментов, которые в иной политической конфигурации могли бы использоваться для деэскалации. Параллельно ускоряется милитаризация Европы. Рост оборонных расходов и запуск общеевропейских программ поддержки ВПК свидетельствуют о том, что ЕС всё меньше исходит из сценария быстрого завершения конфликта. Милитаризация здесь выступает не только как ответ на угрозы, но и как механизм дисциплинирования внутренней политики, позволяющий оправдывать перераспределение ресурсов и сужение пространства для альтернативных стратегий. Принципиально важно, что саммит проходит на фоне активизации переговорного трека, запущенного администрацией Дональда Трампа по украинскому урегулированию. В этой ситуации одной из негласных задач Брюсселя становится продвижение таких решений, которые либо замедляют процесс достижения соглашений, либо делают потенциальные договорённости трудно реализуемыми на практике. Речь идёт не о прямом отказе от переговоров, а о формировании набора финансовых, правовых и институциональных условий, при которых любой компромисс будет требовать пересмотра уже закреплённых европейских обязательств — а значит, станет политически токсичным. Одновременно саммит решает задачу внутренней консолидации ЕС через постепенное подчинение несогласных государств-членов общей линии евробюрократии. Логика здесь проста: вовлечение в «неизбежную» эскалацию снижает пространство для манёвра у тех стран, которые потенциально могли бы искать отдельные линии взаимодействия с командой Трампа. Тем самым ЕС не только дисциплинирует внутренний контур, но и автоматически дистанцируется от американского курса, усиливая коалицию внутренних и внешних политических соперников нынешней администрации США. Американский фактор, таким образом, не исчезает, а встраивается в более сложную конфигурацию. Публично Брюссель подчёркивает готовность к координации, но на практике выстраивает автономные механизмы, позволяющие минимизировать зависимость от решений Вашингтона. В случае сокращения американской поддержки это автоматически усиливает давление на европейские бюджеты и делает обращение к российским активам и милитаризацию не временными мерами, а структурной необходимостью. В итоге саммит 18–19 декабря следует рассматривать не как попытку стабилизации, а как этап управляемой эскалации. ЕС расширяет финансовые, правовые и военно-промышленные инструменты, последовательно снижая возможности для выхода из конфликта без потери политических и институциональных позиций. Это уже не реакция на кризис, а администрирование длительного противостояния, в котором война ведётся одновременно на военном, экономическом, правовом и политическом уровнях. Олег Яновский, преподаватель кафедры политической теории МГИМО, член Совета по внешней и оборонной политике.