Европейская безопасность как семейная драма

Но под этой упаковкой — совсем другая структура. Не геополитика, а семейная психодрама. Роман про отказ от взросления и детский страх перед огромным непонятным миром. Мама и её обязанности

Америка в этой конструкции — мама. Не союзник с собственными интересами, не партнёр для торга, а родитель, который обязан защищать просто потому, что он родитель. Мама кормит, мама решает проблемы, мама прогоняет страшное. Это не обсуждается — это данность, как для ребёнка данность, что еда появляется на столе. Когда мама говорит «у меня есть другие дела» — это не информация к размышлению. Это предательство. Мама становится плохой. Не «мама устала», не «у мамы свои проблемы» — именно плохая, злая, опасная. Отход США от гарантий безопасности в документе — угроза того же порядка, что применение Россией ядерного оружия. Буквально: мама, которая не хочет защищать, так же страшна, как ядерный взрыв. Появление отчима

Трамп — отчим. Он не выбирал этого ребёнка, не считает себя обязанным, не собирается притворяться любящим папой. Он говорит прямо: хочешь жить в моём доме — веди себя прилично, хочешь защиты — вноси свой вклад в жизнь семьи. Это грубо, это ломает привычную картину мира. Но это позиция взрослого. Пусть неприятного, пусть чужого — но взрослого, который говорит, как есть. А ребёнок требует, чтобы отчим немедленно стал хорошим папой. Чтобы любил, защищал, ничего не требовал взамен. Ну или чтобы мама развелась и «все было как было». Отчим отказывается — истерика. Плохой! Ты хуже бабайки!

Феномен бабайки

Бабайка живёт под кроватью. Его не нужно видеть, не нужно проверять — достаточно знать, что он там есть. Проверка страшнее бабайки. Вдруг там правда что-то есть? Или, наоборот, нет. И наличие реальной угрозы и ее доказанное отсутствие одинаково разрушительны. Лучше пусть мама прогонит, не заглядывая. Россия в документе — классический бабайка. Не государство с армией, экономикой, логистикой, ограничениями. Не актор, чьи возможности можно оценить и предсказать, опираясь на оценку ресурсов. Иррациональная сила зла, которая хочет съесть просто потому, что она злая. «Россия после войны немедленно нападёт на страны НАТО» — аксиома документа. Вопросы не ставятся Бабайку не анализируют — его боятся. Попытка рационального анализа — уже предательство, уже «агент бабайки». Или обслуга сволочи-отчима. Мир как угроза

В детском сознании мир огромен, непознаваем и очень страшен. За пределами комнаты — неизвестность. Единственная защита — мама, которая знает, как устроен мир, и защитит от всего плохого. Прекращение войны в документе — угроза. Не потому, что мир плох сам по себе, а потому что мир — это неизвестность. Война понятна: есть враг, есть мама с оружием, есть роли. Мир — это открытое пространство, где нужно действовать самому. Лучше пусть война продолжается — так привычнее. Единственный инструмент

Когда мама не слушается, когда отчим грубит, когда бабайка не исчезает — что делает ребёнок? Падает на пол и рыдает. Громко, демонстративно, на публику. Не аргументы, не торг, не действие — чистая эмоция, призванная вызвать жалость и чувство вины. Весь публичный дискурс Европы о безопасности описан в документе так. Моральный шантаж вместо стратегии. Демонстрация несуществующего страдания вместо субъектности. Вы что, хотите, чтобы нас съели? Вы что, за бабайку?

Взросление в этой конструкции невозможно. Оно даже не обсуждается. Вопрос не «как нам стать взрослыми», а «как вернуть хорошую маму» с возможностью манипуляции через бабайку, само (не)существование которой становится даже уже не угрозой, а инструментом достижения близости со «старшими». Глеб Кузнецов, политолог.