Waldaj

Дано ли нам предугадать?

· Игорь Истомин · Quelle

Auf X teilen
> Auf LinkedIn teilen
Auf WhatsApp teilen
Auf Facebook teilen
Per E-Mail senden
Auf Telegram teilen
Spendier mir einen Kaffee

В международных отношениях прогнозы не любят делать ни практики, ни теоретики. И те и другие склонны ссылаться на многообразие воздействующих на события обстоятельств, на индетерминизм побуждающих стимулов, на влияние свободной воли политических лидеров. Фактом остаётся то, что внешняя политика, как и любая другая социальная деятельность, невозможна без предположений о будущем. Равным образом критерием ценности научных построений не может не выступать способность извлечь из них прогностические следствия, пишут Игорь Истомин, Дарья Абдеева, Василий Виноградов, Дария Корчемная, Алла Левченко.

6 октября 1973 года египетская авиация нанесла внезапный удар по позициям израильских войск на Синае. Так началась война Судного дня, в которой Египет при поддержке союзников впервые за долгую историю противостояния создал серьёзную угрозу Израилю, разгромив его силы вдоль Суэцкого канала. В значительной степени успех был обусловлен эффектом неожиданности. Хотя израильские войска, перегруппировавшись, в итоге смогли одержать военную победу, ореол их непобедимости оказался подорван.

После завершения конфликта в Израиле был произведён подробный разбор того, каким образом противнику удалось преподнести столь болезненный «стратегический сюрприз». Его результаты вызвали падение правительства и глубокий кризис доверия к руководству страны. Расследование показало, что израильская разведка имела в своём распоряжении множество указаний на готовившуюся атаку, но эти сигналы игнорировались, специалистов, их доносивших, задвигали, а наверх поступали успокаивающие доклады.

Провал допустили те самые службы, которые на протяжении десятилетий зарекомендовали себя как одни из наиболее высококвалифицированных в мире и шестью годами ранее своевременно предупредили об аналогичной угрозе. В 1967 году Израиль, воспользовавшись полученной информацией, нанёс превентивный удар, принёсший победу в Шестидневной войне. В 1973 году неспособность корректно оценить обстановку поставила его на грань поражения.

В международных отношениях прогнозы не любят делать ни практики, ни теоретики. И те и другие склонны ссылаться на многообразие воздействующих на события обстоятельств, на индетерминизм побуждающих стимулов, на влияние свободной воли политических лидеров. Фактом остаётся то, что внешняя политика, как и любая другая социальная деятельность, невозможна без предположений о будущем. Равным образом критерием ценности научных построений не может не выступать способность извлечь из них прогностические следствия.

Тезис о принципиальной непрогнозируемости неоднократно повторялся применительно к разного рода явлениям. Например, в XIX столетии он регулярно звучал применительно к предсказаниям погодных явлений. Хотя, промокнув под нежданным ливнем, трудно удержаться от насмешек в адрес метеорологов, прогресс в прогнозах погоды только за последние десятилетия поразителен – на рубеже 2020-х годов оценки на пять дней вперёд достигли той же точности, какой в 1980-х не получалось обеспечить на одни сутки. История метеопрогнозирования показывает, что даже в системах с высокой чувствительностью к начальным условиям (эффект «бабочки Лоренца») можно улучшить качество предсказаний.

Этот результат в значительной степени стал следствием сознательных усилий по совершенствованию способов прогнозирования и – не в последнюю очередь – последовательной работы над ошибками. В анализе международной обстановки до недавнего времени эти задачи фактически не ставились. Не предпринималось даже попыток продиагностировать, насколько велики масштабы проблемы. Представления о непрогнозируемости международных отношений опирались на анекдотические примеры вроде израильской неготовности к войне Судного дня.

С целью исправить ситуацию осенью 2022 года группа исследователей МГИМО инициировала проект изучения точности экспертного прогнозирования. В фокус внимания была поставлена оценка не долгосрочных тенденций или общих направлений развития международной системы, а конкретных событий, порождающих те самые «стратегические сюрпризы», которые создают значительные риски для государств. Отчасти выбор был обусловлен лучшей верифицируемостью таких прогнозов по сравнению с более расплывчатыми предположениями о будущем.

В рамках исследования встали два ключевых вопроса: какие качества отличают более успешных прогнозистов от менее успешных и какие типы явлений лучше прогнозируются, чем другие. Основной источник данных для анализа составили результаты ежемесячных опросов представителей отечественного экспертного сообщества. Кроме того, с рядом регулярных респондентов проводятся глубинные интервью, позволяющие понять логику построения их суждений.

К участию в опросах приглашается широкий круг специалистов, включая представителей ведущих вузов, академических институтов, аналитических центров, а также практиков. Хотя бы на один из заданных вопросов ответили уже 299 респондентов, занимающихся разными регионами и предметными областями. Они различаются по возрасту, полученному образованию и опыту работы, что повышает репрезентативность исследования. Все респонденты участвуют без какого-либо материального стимулирования и на условиях конфиденциальности

.

Типичный пример задаваемого в анкете вопроса выглядит следующим образом: «Какова вероятность, что Реджеп Тайип Эрдоган будет президентом Турции на 1 сентября 2023 года?» Столь конкретные формулировки обеспечивают возможность последующей проверки ответов на предмет соответствия реальности. На это же направлено введение точных временных сроков для потенциальных событий. При этом от респондентов не требуется бинарных предсказаний («сбудется/не сбудется»), а ожидается оценка вероятности в процентах.

При формулировании вопросов научный коллектив в первую очередь ориентируется на значимые для внешней политики России сюжеты. При этом он старается обеспечить их разнообразие с точки зрения географии, временного горизонта и типа событий. В каждую опросную волну (кроме самой первой) включается не более 9 вопросов ввиду ограниченности времени, которое респонденты в среднем готовы уделять заполнению анкеты. При этом от участников не требуется отвечать на все вопросы конкретной волны или участвовать во всех волнах.

Отдельные вопросы повторяются для сравнения оценок экспертов с учётом различных контекстов. В период до сентября 2025 года в рамках 35 волн было задано 318 вопросов, из которых 256 были уникальными. На них получено почти 24 тысячи ответов. Респондентам предлагается отвечать не только на те вопросы, по которым они специализируются, но и на те, которыми они профессионально не занимаются. Исходя из их самоидентификации, участники классифицируются в первом случае как эксперты, во втором – как неэксперты.

Основная метрика для оценивания точности прогнозов в исследовании – индекс Бриера. Показатель выбран за простоту, учёт максимального объёма собираемых данных и применимость в других схожих проектах. Он рассчитывается как средний квадрат отклонения ожидаемой вероятности события от его реальной вероятности

где Pi – ожидаемая вероятность события, принимающая значения от 0 до 1, 0i – реальная вероятность события, принимающая значение 0, если событие не состоялось, и 1 – если событие состоялось.

Чем выше точность прогнозов, тем меньше отклонение ожидаемой вероятности от реальной и тем, соответственно, индекс Бриера ближе к нулю. Наоборот, чем хуже оценки, тем ближе показатель к единице. Вместе с тем данная метрика, как и любая другая, может выступать артефактом характера задаваемых вопросов, а не качества прогнозов – чем они сложнее, тем ниже будет точность. Наибольший интерес представляет рассмотрение показателей в сопоставительной перспективе.

Удобство индекса Бриера в том, что он может рассчитываться по отдельным респондентам, группам отвечающих, а также по иным множествам ответов, выделяемых на основе различных критериев. На сентябрь 2025 года по 203 заданным вопросам известен результат – состоялись ли предполагаемые события или нет. Этот массив даёт основания для ряда предварительных, осторожных выводов в рамках исследования, которые одновременно выступают в качестве гипотез для дальнейшей проверки.

В первую очередь выделяется близость в точности оценок экспертов в различных предметных областях и неэкспертов. В 112 случаях первые давали в среднем более точные ответы, чем вторые, в 91 – менее точные. Индекс Бриера у экспертов (около 0,206) незначительно выше, чем у неэкспертов (в районе 0,212). Разница значений по этому показателю не является статистически значимой (не проходит стандартные проверки), а значит, может быть обусловлена случайностью.

При разложении по временным горизонтам (см. рисунок 1) оказывается, что на коротких дистанциях (до года) разница в качестве прогнозов практически отсутствует. Она появляется при прогнозировании на более длительный срок, но здесь данных существенно меньше, а значит, результаты менее надёжны. На сверхкоротких дистанциях (в пределах одного квартала) неэксперты даже оказываются в среднем более точны, чем эксперты, но в данном случае опять же может сказываться недостаток наблюдений.

Рисунок 1. Динамика средней точности прогнозов в зависимости от временного горизонта

Источник:Составлено авторами.

Из этих результатов следует контринтуитивный вывод, что знания в предметной области не предоставляют заметного превосходства при прогнозировании. Следует оговориться, что в ряде случаев эксперты дают очень точные оценки в сфере своей специализации. В то же время и некоторые неэксперты также дают качественные прогнозы по тем же вопросам, при этом другие эксперты могут очень сильно ошибаться. Иными словами, точность прогнозирования сильно зависит от других личностных характеристик респондентов, которые ещё предстоит установить.

Например, в ноябре 2024 года был задан вопрос: «Какова вероятность, что президент Сирии Башар Асад потеряет власть до 1 октября 2025 года?». Ещё до завершения данной волны анкетирования 27 ноября началось наступление антиправительственных сил, в результате которого многолетний сирийский лидер покинул страну. Его правительство пало 8 декабря, то есть предполагаемое событие свершилось задолго до обозначенного срока. На заданный вопрос ответило 47 респондентов, которые дали среднюю оценку вероятности смены власти в стране в 18,1 процента.

Только один отвечающий спрогнозировал, что шансы смещения президента Сирии выше, чем его сохранения. Он оценил вероятность в 75 процентов. Этим наиболее прозорливым опрошенным оказался именно специалист по региону (хотя и не конкретно по Сирии). Тем не менее средняя оценка экспертов по Ближнему и Среднему Востоку, составившая 20,4 процента, немногим отличалась от предположений неэкспертов – 15,7 процента. Более того, второе и третье места (с прогнозом – 50 процентов) разделили как раз неэксперты.

Парадоксально, что более чем в половине случаев (109 из 203) разброс в оценках экспертов больше, чем у неэкспертов. Это противоречит интуитивному предположению, что специалисты в какой-либо области, объединённые корпусом разделяемых знаний, будут иметь некий схожий набор ожиданий относительно развития событий. Возникающий парадокс, вероятно, связан с тем, что неэксперты черпают представления из информации, попадающей в общую новостную сводку, тогда как эксперты, располагая более обширными сведениями, неодинаково оценивают значимость различных фактов.

Это означает, что, доверясь мнению отдельного специалиста, выше шанс получить не только более точный ответ, чем от среднего генералиста, но также и очень неточный. Между тем в случаях неспециалистов (хотя и принадлежащих к широкой когорте международников) результат оценки получатся более усреднёнными. Соответственно, риск сильно ошибиться неожиданным образом оказывается меньшим.

Если знания в предметной области не обеспечивают существенного преимущества в прогнозировании, то какие ещё характеристики респондентов имеют значение? Одна из них, исходя из текущих результатов, – это возраст. Причём в данном случае эффект нелинейный. Наибольшую точность демонстрирует средневозрастная группа – при использовании классификации Росстата – от 35 до 44 лет (ИБ=0,208). И у более младших, и у более старших отвечающих показатели хуже, хотя и не кардинально (ИБ=0,22 у группы от 25 до 34, 0,219 – от 45 до 59, 0,222 – у тех, кому больше 60).

Важной общей характеристикой, объединяющей большинство респондентов, стало то, что они склонны переоценивать инерционность в политике и недооценивать возможности изменений. Как следствие, они гораздо точнее прогнозируют несобытия – случаи, когда ситуация не изменяется по сравнению с предшествующими периодами (ИБ=0,176). При этом в разы хуже предсказывается свершение событий (ИБ=0,39).

Можно заключить, что зачастую международникам не хватает дерзости в предположениях.

При классификации типов событий было выявлено, что для участников исследования заметно проще оказались вопросы, посвящённые конфронтации (ИБ=0,17), а вот сотрудничество оставалось менее предсказуемым (ИБ=0,24). Необходимо отметить, что в данном случае речь не идёт о простом алармизме. В число вопросов про конфронтацию включаются как случаи, в которых предполагаемое обострение произошло, так и те, в которых оно отсутствовало. Аналогичным образом к категории сотрудничества относятся примеры и событий, и несобытий.

Получается, перспективы дипломатических достижений и провалов оценивать сложнее, чем варианты давления и динамику эскалации. Такая асимметрия плохо согласуется с реалистскими представлениями о том, что дружба в международных отношениях есть прямое продолжение вражды и наоборот. Между этими двумя формами взаимодействия государств, по-видимому, пролегает качественная разница.

Наконец, несколько лучшие результаты были получены в отношении вопросов, касательно незападных регионов мира (ИБ=0,189), в то время как Запад остался менее предсказуем (ИБ=0,219). В данном случае результаты исследования опять же противоречат обыденным представлениям о том, что «Восток – дело тонкое». Для отечественных специалистов он всё же менее загадочен, чем пертурбации в зарубежной Европе и Северной Америке.

Таким образом, проводимое исследование, хотя и далеко от завершения, уже дало ряд нетривиальных результатов. Притом, что между отдельными прогнозистами и вопросами в рамках выделяемых категорий наблюдаются заметные индивидуальные различия, прослеживаются некоторые устойчивые тенденции. На основе последних можно строить предварительные прогнозы относительно прогнозирования. Дальнейшая работа предполагает не только перепроверку и уточнение выявленных закономерностей, но и поиск более фундированных объяснений того, чем они обусловлены.

Наивно рассчитывать, что мы полностью устраним неопределённость из рассуждений о международных отношениях. Тем не менее нахождение ответов на поставленные вопросы поможет повысить точность экспертных оценок, позволит отбирать и обучать более успешных прогнозистов, снизит опасность «стратегических сюрпризов» для российской внешней политики. Оно приблизит нас на несколько шагов к тому, чтобы перевести предположения о будущем из сферы прорицательного гадания в область обоснованных предвидений.