Неизвестные страницы Нюрнберга: чего боялся Запад, выгораживая «банкира Рейха»?

Первого октября 1946 года завершился Нюрнбергский процесс (20 ноября 1945 — 1 октября 1946) , где суду были преданы двадцать четыре высших руководителя нацистской Германии, которые обвинялись в заговоре с целью развязывания агрессивной войны, военных преступлениях и преступления против человечности. Процесс дал юридическое определение и международное признание таким понятиям, как «преступления против человечности» (геноцид, уничтожение гражданского населения) и «агрессивная война» как тягчайшее международное преступление.

Несмотря на единство целей в осуждении нацизма, между СССР, США и Великобританией существовали глубокие противоречия, которые проявлялись на протяжении всего процесса.

В частности, представителей Запада очевидно смущало требование СССР по осуждению агрессивной войны, поскольку их беспокоило, что этот принцип может быть обращен против них самих (например, в связи с колониальными войнами). Спорили на процессе и об объявлении структур нацистской Германии преступными организациями — Западу удалось заблокировать включение в их список кабинета министров Германии, верховного командования и генерального штаба вермахта.

Еще одним вопросом, который беспокоил Запад, было возможное обнародование данных о финансировании нацистского режима американским и британским капиталом. Именно с этим были связаны споры о виновности главного финансиста нацистской Германии, министра финансов и главы Рейхсбанка Ялмара Шахта.

Представитель СССР подал особое мнение, где требовал для Шахта сурового наказания, считая его «главным поджигателем войны». Однако западные судьи настаивали на недостаточности «прямых доказательств», и провели свое решение большинством голосов.

Здесь важно понимать, что Ялмар Шахт был не просто министром экономики и президентом Рейхсбанка. Он был ключевым архитектором и посредником в финансовых отношениях между нацистским режимом и международным, прежде всего англо-американским, финансовым капиталом. Именно на него было возложено привлечение иностранных займов, и именно Шахт обеспечил Германии финансовую стабильность и доступ к международным кредитам, которые позже были использованы для перевооружения.

Именно Шахт поддерживал связи с Уолл-стрит и Сити, монетизируя тесные контакты с крупнейшими банкирами и промышленниками США и Великобритании. Например, он был близко знаком с Монтегю Норманом, главой Банка Англии, который оказывал значительную финансовую поддержку Рейхсбанку.

В конечном счете, Шахт обладал знанием всех схем финансового взаимодействия в треугольнике США-Британия-Германия. Он обладал исчерпывающей информацией о том, какие западные компании инвестировали в немецкую промышленность, помогали в технологическом перевооружении и получали прибыль от роста германской военной машины.

Если бы Шахт был признан виновным в заговоре с целью развязывания агрессивной войны, это показало бы, что перевооружение Германии было бы невозможно без долгосрочных кредитов, инвестиций и передачи технологий из США и Великобритании в 1930-е годы. Тогда стало бы понятно, что «западные партнеры» прекрасно понимали, что не просто «делают бизнес», но финансируют милитаризацию Германии в надежде направить агрессию Гитлера на Восток, против СССР.

В этой ситуации представители Запада решили не выносить «сор из избы» и не афишировать компрометирующие документы. В конечном счете, виновными были признаны политические функционеры и военные пособники нацизма, но не западная финансовая система в целом, которая их вскормила и поддерживала. Таким образом, стремление Запада вывести Ялмара Шахта из-под удара было политическим решением, направленным на то, чтобы «вынести за скобки» одну из самых тёмных страниц предвоенной истории — системное сотрудничество крупного англо-американского капитала с нацистским режимом.